Для меня греческая Пасха — это метаморфоза. Теперь, когда я говорю это, я подозреваю, что многие греки поднимут бровь и скажут про себя: «Ну конечно. Это очевидно». Но то, что я имею в виду, глубоко личностно и своеобразно.
Я имею в виду следующее: метаморфоза может быть земной и биологической, а может быть духовной и религиозной. Но я имею в виду её в третьем смысле. Я имею в виду её в смысле общности, в смысле того, что можно «возродиться» как часть общества, как способ существования, как принадлежность к какому-то месту и каким-то людям.
Вот что я имею в виду.
Родившись и выросши на юго-западе Вирджинии, в Соединённых Штатах, я всегда чувствовал себя очень далёким от своего общества. Я был аутсайдером на протяжении 48 лет, испытывая глубокое, непреходящее чувство непринадлежности. Но в Греции, особенно в Эпире, всё наоборот. Я постепенно осознал, что принадлежу этому месту, что каким-то образом стал частью жизни, какой она есть.
Это не значит, что я грек или что я свой в доску. Я ни то, ни другое. И никогда не буду. Но чем бы ни была «грекость», я был одарён этим скромным знанием о том, что это такое. Я не могу выразить словами свою благодарность за это благословение.
Вернувшись в США дважды перед этой греческой Пасхой 2025 года, я понял две вещи: Америка, в которой я когда-то жил, превратилась в нечто неузнаваемое для меня, а Греция, в которой я живу сейчас, стала безопасным убежищем. Раем. Я не шучу, когда говорю, что, когда меня спрашивают, почему я живу в Эпире, я отвечаю очень просто: «Потому что это рай». Несмотря на постоянные проблемы, с которыми сталкиваются Греция и Эпир, это всё равно рай на Земле.
Если вы мне не верите, вспомните о бабочке. Бабочка — это праведный архетип метаморфозы. Её различные чётко обозначенные стадии развития от рождения до смерти и возрождения — яйцо, гусеница, куколка, взрослая особь — в равной степени загадочны и великолепны. Как будто Бог сел за свою сапожную мастерскую и создал животное, чтобы научить нас, людей, переменам. На какой стадии метаморфозы мы находимся в Греции? Мы не можем ответить на этот вопрос, потому что не можем рассуждать о жизни, потому что мы — часть жизни. Мы — часть узора и основы мира, и мы не можем увидеть себя полностью, возможно, даже частично.
Перед этой греческой Пасхой я потерял человека, которого любил больше всего на свете. Я потерял свою мать. Но если греческая Пасха — это метаморфоза, в чём я уверен, то она также связана с надеждой. Она связана с верой на глубоко личном и своеобразном уровне в то, что её роль в моей жизни в равной степени загадочна и великолепна.
Когда в этом году я проведу Пасху в Греции — частично на Карпатосе (Олимпос) и в Эпире (Коница), — я буду наблюдать за бабочками. Я буду размышлять о том, насколько они осознают своё развитие и, что ещё важнее, нужно ли им это.
Кристофер Кинг – этномузыковед и писатель
Фото. Делвинакон. Эпир. Греция.