“Нет принуждения в религии”. Старая статья нового главреда, нового издания.

Именно на основе подобных фактов у большинства людей складывается представления о жестком и тоталитарном исламе. Кроме тех, кто знаком с этой религии на уровне ее писания и предания и для кого подобное положение вещей выглядит как, по меньшей мере, парадокс, а по большому счету – как серьезный отход от принципов изначального ислама времен Пророка Мухаммада.

“Коранический либерализм”, “кораническая толерантность” – подобного рода дефиниции вполне применимы при объективном анализе священного писания мусульман. К сожалению, в силу ряда причин исторического характера в мусульманской правовой традиции возобладал жесткий подход к свободе религиозного выбора. Именно такой подход, как будто бы вполне аутентичный для ислама, впоследствии исследовался в исламоведческой и востоковедческой литературе. Только в новейшее время предпринимаются попытки взглянуть на эту проблему объективно и аналитически. Пожалуй, впервые в отечественной науке такая попытка была предпринята известным российским философом и исламоведом Тауфиком Ибрагимом в недавно вышедшем труде “На пути к коранической толерантности”, кстати, почему-то встреченной многими служителями культа весьма неприязненно. А между тем, оснований доверять автору достаточно. Ведь помимо того, что Тауфик Ибрагим имеет высокую академическую квалификацию как историк философии, он еще и сирийский араб по происхождению, носитель арабского языка как родного. А этот язык, на котором написан Коран, отличается сложной семантической структурой, многосмыслием слов, и многие оттенки этих смыслов до конца и правильно могут быть поняты лишь теми, для кого он родной.

Итак, о чем повествует история раннего ислама в контексте вопроса о религиозной свободе? Во-первых, о том, что только за перемену веры ни Пророк, ни его первые сподвижники никого не наказывали. Аяты Корана красноречиво и однозначно говорят о том, что такое наказание – прерогатива исключительно Аллаха Всевышнего в ином мире (например, сура 16, аят 106 – Кто отрекся от Бога после веры в него, раскрывая сердце свое неверию, на таких падет гнев Божий. Им уготовано великое наказание”. Причем это наказание постигнет их, если они-таки умрут, упорствуя в неверии и не принеся покаяния (см. Коран 2:217)). Известно о двух сподвижниках Пророка, бежавших от преследований мекканских язычников в Эфиопию и там принявших христианство, – Убайдаллахе ибн Джахше и Сукране ибн Амре. Как повествует жизнеописание Пророка Мухаммада, он, узнав об этом, лишь выразил сожаление, что эти люди умрут, так и не познав полноты истины. Известно также то, что достаточно большое количество мусульман, отрекшихся от веры после того, как не поверили рассказу Мухаммада о его чудесном путешествии сначала в аль-Кудс ( Иерусалим), а затем и на небеса ко Всевышнему и пребывающим с ним пророкам, также не понесли никакой кары в жизни земной.

В Коране существует достаточно определенная парадигма свободы религии: “Нет принуждения в религии” (Коран 2:256). Сторонники жесткого, “ригористичного”, по определению Тауфика Ибрагима, толкования Корана, утверждают, что этот аят, ниспосланный в первые годы пребывания в Медине, был обусловлен необходимостью компромисса с местными иудеями и был отменен последующими аятами. Однако такой подход вызывает обоснованные возражения. Во-первых, данный аят относится к так называемым аятам общей направленности в отношении предписания и предупреждения и потому не может быть отменен. Кстати, в знаменитом списке “отмененных аятов” богослова ас-Суйуты (XVв), относительно которых существует единое мнение всех богословов, таких аятов всего 21, и среди них нет аята 2:256. Более того, как указывается в авторитетном тафсире (комментарии Корана ) ат-Табари, данный аят вовсе не был ниспослан в связи с иудеями. Когда в Медину прибыл караван сирийских купцов-христиан, торгующих маслом, двое сыновей одного мединца-мусульманина вняли их проповедям, приняли христианство и решили уйти с караванщиками. Отец юношей тогда пришел к Пророку попросить его о том, чтобы его сыновей задержали силой. В этот момент и сошел аят о принуждении.

История указывает, что во времена Пророка только три человека были осуждены за вероотступничество на восьмом году хиджры. Причем двое из них присоединились к язычникам – врагам мусульман, либо убили мусульман, и в их отношении приговор был исполнен. А вот третий Абдаллах ибн Сад ничего подобного не совершал. В Медине он служил писцом у Пророка, но затем отрекся от ислама, вернувшись к мекканским язычникам. Там он пытался опровергнуть божественность Корана, утверждая, что сам исправлял многие аяты, которые надиктовывал Пророк. При этом последний соглашался с исправлениями. Интересно, что за отступника ходатайствовал не кто иной, как будущий халиф Усман, при котором аяты были сведены в существующий и поныне корпус Корана, и во времена его правления ибн Сад стал даже наместником Египта.

Таким образом, суду человеческому подлежал не сам факт вероотступничества как таковой, а присоединение к воюющим против ислама, активное выступление, в том числе вооруженное, против религии единобожия. Недаром, слово “ридда”, обозначающее в арабском языке вероотступничество, означает также и бунт, восстание.

Надо заметить, что сторонники жесткого подхода как в средние века, так и в наше время, аргументируют свою позицию ссылкой на хадис Пророка, гласящий: “Убейте того, кто поменяет свою религию”. Именно он лег в основу нормы шариата, предусматривающую за отход от ислама самое жесткое наказание. Этот хадис в мусульманском праве имел широкое толкование. Например, если богословы, принадлежащие к богословской школе ханафитов, трактовали его лишь как имеющий отношение к переходу из ислама в другую религию, распространявшийся только на мужчин – отступников, то алимы, принадлежащие к школам шафии, малики и ультраортодоксальной ханбали включали в этот круг лиц также членов семьи таких диссидентов, а некоторые из маликитов и ханбалитов даже на тех, кто переходит из одного немусульманского исповедания в другое. Правда, трудно себе представить, чтобы эта норма на практике использовалась в столь широком универсальном смысле. Ведь кроме противоречия кораническому принципу о том, что отступничество наказывается, если оно принимает формы вооруженной борьбы и связано с лишением жизни мусульман, такое расширительное толкование попросту элементарно сдерживает распространение самой религии Аллаха. Кроме того, этот хадис имеет в иснаде (цепочке своих передатчиков от пророка Мухаммада) только одного человека – некоего ибн Икрима), а такие хадисы не могут быть использованы в юридической практике. Также нужно обратить внимание на то, что оный ибн Икрим принадлежал к радикальной и неортодоксальной секте хариджитов и был рассказан в связи с обвинениями в адрес халифа Али, который сжег несколько еретиков, несмотря на то, что пророк запретил подобный способ наказания, и таким образом отпал от истинной веры.

Почему же до наших дней дожила трактовка вероотступничества как деяния, наказуемого смертью? Прежде всего, потому, что мусульманские правоведы XIV-XV веков, правильно основываясь на принципе о том, что наказанию, в том числе в форме смертной казни, следует подвергать исключительно за враждебные воинственные действия по отношению к исламу и мусульманам, дали его слишком широкое толкование, в том смысле, что все отступники-мужчины являются потенциальными воинами армии врагов ислама и на этом основании подвергаются смертной казни. Такое толкование вполне понятно в те далекие времена, когда диалог культур и цивилизаций шел в форме крестовых походов, однако совершенно непонятен такой подход в наши времена, когда приходится подобную трактовку слышать в том числе и от “продвинутого” соотечественника-мусульманина (в частности, когда речь идет о терактах по отношению к мирным людям). Впрочем, где-то это даже понятно, ведь в те же далекие времена в суннитском исламе были закрыты “врата итжитихада”: исчезла возможность для правоведов – факихов вынесения самостоятельных суждений на основе Корана и Сунны. И вплоть до нынешнего времени в этом вопросе многие из них руководствуются, в том числе и при оценке фактов ухода из ислама, преданиями старины глубокой, порой с опасными для главного дара Всевышнего – человеческой жизни – последствиями.

Сегодня большинство богословов, в том числе авторитетных, согласны с тем, что за вероотступничество полагается наказание Всевышнего, а не исходящее от людей. Об этом говорил, например, влиятельный ультраконсервативный иранский аятолла Монтазери. Конечно, и по сей день существует в многих исламских правовых системах, прежде всего шафи, малики, и ханбали, положение о смертной казни за вероотступничество и аргументация этого положения (правда, очень большой вопрос в том, насколько эта аргументация соответствует духу и букве Корана). Но и там подсудны действия и поступки, могущие быть совершенными в контексте отхода от ислама. В настоящее время смертная казнь за вероотступничество предусмотрена законами Саудовской Аравии, Ирана, Катара, Афганистана, Пакистана и Мавритании. Кроме того, отступника принудительно разводят с мусульманкой-женой, отбирают детей, а имущество конфисковывают.

Вот приблизительный перечень деяний, попадающих в современном исламе под наказание за вероотступничество:

– публичные декларации и действия, порочащие ислам, его вероучение, символы, его выдающихся личностей, например, утверждения типа: “Я верую в иных, кроме Аллаха, богов”, или “Аллах имеет материальную форму”;
– поклонение и молитва идолам;
– отрицание существования Бога;
– утверждение о том, что мир существовал изначально, без участия Творца, и будет существовать подобным образом. Это последнее, по мнению многих теологов, может быть истолковано и как отрицание воскресения. По этой же логике осуждается и вера в реинкарнацию в этом мире;
– отрицание принципа пророчества вообще и пророчества Мухаммада в частности;
– утверждение о том, что любой может стать пророком на основе собственного духовного опыта, что логически приводит к выводам, что Мухаммед – не последний из пророков;
– поношение личности пророка Мухаммада;
– осквернение Корана и других священных книг;
– действия, противоречащие принятым на основе иджмы (консенсуса богословов) принципам, например, об обязательности молитвы или поста, недозволенности супружеской измены.

В шариатском суде факт вероотступничества должен быть подтвержден показаниями двух свидетелей из благочестивых мусульман для мужчин и четырех – для женщин.

Для нас в такой многоаспектной проблеме, какой является проблема свободного религиозного выбора в исламе, особенный интерес представляет поиск ответа на вопрос: почему в категорию вероотступничества попадают люди, перешедшие из ислама, скажем, в иудаизм и христианство, хотя известно, что в Коране иудеи и христиане признаются людьми Писания, верующих в того же, единого, Бога, что и мусульмане. Мало того, многочисленные аяты Корана не раз подчеркивают, что откровение, данное Мухаммаду, – продолжение и развитие тех откровений, которые были даны Моисею-Мусе и Иисусу-Исе.

В качестве гипотезы можем предположить следующее. Современное тринитарное христианство различных конфессий достаточно далеко ушло и от чистого монотеизма раннего эллинско-семитического христианства, и от христианства восточных окраин Византии, в свое время активно спорившего по вопросу о соотношении божественного и человеческого в личности Христа (а именно с этой частью христианской ойкумены контактировали доисламские и раннеисламские арабы). И многие мусульмане, если встать на позицию их менталитета, справедливо рассматривают нынешнее понимание троичности в христианстве как “ширк” – придание Единому Богу каких-либо еще сотоварищей, помимо Него самого. Ведь “ширк” факихами, прежде всего салафитскими, наиболее ортодоксальными, довольно часто трактуется как грех непростительной, что косвенно развязывает руки для применения самых тяжких мер в отношении совершившего такой грех. Субъективно заметим, что само слово “Богородица” по отношению к благородной Мириам звучит для мусульманина просто кощунственно, ибо одна из самых известных сур “Аль Ихляс” (Очищение веры) прямо гласит: “Cкажи, Он, Аллах. Един. Аллах вечный. Не родил и не был рожден”. (Коран, сура 112, перевод И.Ю. Крачковского). Поэтому автор этих строк в значительной мере согласен с тем, что подобный переход в исповедание современного христианства является серьезным проступком по шариату, за которое, однако, не должно следовать более строгого наказания, нежели возможная обструкция со стороны верующих мусульман. Также в этой связи заметим, что переход из ислама, скажем, в православие по методу о. Даниила Сысоева, уверенного, что православные и мусульмане верят в двух разных богов, может спровоцировать таких конвертитов на открытый ширк. Например, произнесение обязательного чина “отречения от магометанской ереси”, содержащего прямую хулу на пророка и Священный Коран. Ведь для того, чтобы зафиксировать отход от ислама и приход в христианство, необходимо и достаточно крещения.

Теперь немного об отношении ислама и иудаизма в контексте опять же свободного религиозного выбора в исламе. Заметим, что один из основных хадисов, обосновывающих кару за вероотступничество, связан именно с иудеем. Предание рассказывает, что к наместнику пророка в Йемене Абу Мусе прибыл его коллега из соседнего района Муаз ибн Джабаль. Он заметил при Абу Мусе некоего арестованного и спросил, кто это такой. Выяснилось, что это бывший иудей, принявший ислам, а затем вернувшийся в свою религию. Тогда ибн Джабаль сказал: “Я не спешусь с коня, пока он не будет казнен – таково решение (када) Аллаха и Его Пророка”. И иудея казнили. Этот хадис вызывает у ученых большие сомнения касательно его достоверности. Во-первых, есть версия, согласно которой ибн Джабаль (а по еще одной версии сам Абу Муса) дал отступнику двадцать дней для раскаяния и только после этого он был казнен. Кроме того, если за этим арестованным не числилось иных проступков, кроме самого факта перемены веры, его казнь полностью противоречит кораническим установлениям на этот счет. К тому же, в сира (жизнеописании) Пророка ислама говорится о других иудеях, также принимавших ислам, а впоследствии отпадавшим от него, без упоминания каких либо оргвыводов в духе времени по отношению к таким отступникам. В более поздние времена известный иудейский философ Маймонид за переход из иудаизма в ислам и обратно не только не поплатился головой, но даже не был лишен почетной должности придворного лекаря египетского султана. История ислама эпохи Пророка свидетельствует о группах иудеев и христиан, признававших посланничество Мухаммада, но продолжавших оставаться в собственной религиозной традиции. Их называли “мусульмане шариата Мусы” (иудеи) и “мусульмане шариата Исы” (христиане).

По нашему мнению, пусть даже и гипотетическому, иудаизм и ислам в рамках авраамического исповедания можно обозначить как две религиозные традиции, составляющих одну религию, имя которой – авраамический монотеизм. Современное христианство в этой авраамической триаде выделяется в самостоятельную религию в силу исповедуемых им как основополагающих принципов тринитарности, богочеловечности и ряда других. В силу этого обстоятельства представляется, что собственно переход, скажем, из ислама в иудаизм может оказаться порицаемым поступком с точки зрения верности религиозной традиции. Но отнюдь не преступлением, тем более заслуживающим смертной кары. Ведь исповедание иудаизма предусматривает веру в того же единого Бога, без добавления к этому монотеизму чего-либо такого, что может рассматриваться, скажем, поклонение кому-либо, кроме Аллаха. Конечно, если под влиянием некоторых особенно ретивых глашатаев сионизма такой новообращенный начинает поносить ислам и Пророка, то это уже, как говорится, другой вопрос. Заметим при этом, что дихотомия ислам-иудаизм, в отличие от исламо-христианского взаимодействия, обусловлена, как правило, не богословской, а чисто политической причиной.

Итак, все, о чем говорилось выше, не растекаясь мыслью по древу, можно суммировать в таком утверждении: все-таки правы те, кто говорит, что современному исламу необходимо осмыслить и где-то даже переосмыслить трактовку многих существенных положений своего вероучения. Ведь большинство из них – это попытки несовершенных людей осмыслить совершенство Всевышнего. И когда несовершенные люди века XXI вместо развития религиозных знаний идут путем безоговорочной апелляции к авторитетным богословам (и, вместе с тем, несовершенным людям века XV), то не увеличивается ли таким образом несовершенство вдвойне, плавно подводя его к той границе, за которой начинается невежество и обскурантизм? Что, кcтати, является в наши дни причиной отхода от практики веры, а то и ислама вообще, многих современных мусульман.

Валерий-Исмаил   Емельянов     Сredo.ru      Статья 2008 г.