Игра на «великой шахматной доске Евразии» активно продолжается, причем именно в эти дни происходит ее активное переформатирование, могущее дать неожиданные результаты.
Вообще-то евразийские геополитические шахматы все меньше напоминают традиционную игру с двумя игроками. Стороны в ней ныне три и может даже больше, а фигуры изрядно перетасованы. И сегодня это скорее не игра, а нечто вроде шахматной – задачи композиции.
Ее главное условие геополитический оракул Збигнев Бжезински сформулировал еще в середине 90-х: для неограниченного доминирования в Евразии, как ключевом для всего мира пространстве следует не допустить альянса Китая, Ирана и России. Но с тех пор прошло уже два с лишним десятка лет и многое изменилось. Да Россия, Китай и Иран – единственные на сегодняшний день однозначно антизападнически настроенные «державы». С другой растущей в своем глобальном значении державой – Индией пока не все ясно, есть большая вероятность того, что ее внешнеполитический курс будет в большей мере прозападным. Однако просто одного антизападничества недостаточно для объединения в альянс. Если для союза Москвы и Пекина имеется серьезный «запас прочности» в виде геоэкономических связей и сотрудничества, реально взаимовыгодного для обеих сторон, то об Иране этого не скажешь, как по линии Москва-Тегеран, так и Пекин-Тегеран. Национал-клерикальный режим ИРИ играет исключительно «cвою игру», цель которой стать страной-гегемоном на Ближнем и Среднем Востоке и не делиться этой гегемонией ни с Россией, ни с Китаем.
Факты самого последнего времени говорят о том, что Запад сделает ставку на пантюркистский альянс с Турцией во главе, чтобы противостоять усилению геополитического и геоэкономического союза России, Китая и некоторых других союзных им государств.
Москва и Пекин достигли должного уровня интеграции в Евразии, как военно-политической, так и экономической, через проекты «Пояс и путь», Шанхайскую организацию сотрудничества и в меньшей степени через «Евроазиатскую организацию экономического сотрудничества».
Как считают некоторые политические наблюдатели, Иран при новой администрации президента Эбрахима Раиси находится на пути расширения торгово-экономической интеграции с ЕАЭС, после его вступления в качестве полноправного члена в ШОС. Все более явный поворот Тегерана на восток подразумевает повышение уровня его политической и экономической (в т.ч. продовольственной безопасности).
В принципе, уже упомянутые евразийские интеграционные проекты уже заложили серьезный запас прочности в отношениях ключевых стран этого мега-региона – России и КНР, а также сильно интегрировали в них страны бывшей советской средней Азии и некоторые другие государства. Самое главное, что в рамках «Пояса и пути» Москва и Пекин контролируют ключевые транспортные и энергетические коммуникации между Западом и Востоком в то время, как «коллективный Запад» лишен такой возможности. Что он конечно же просто так не оставит.
В самое последнее время многие эксперты, отталкиваясь от геополитических разработок Бжезиньского считают, что Запад для блокирования России, Китая, в какой-то степени Ирана, должен и будет использовать проект своего рода «Нового Междуморья». Напомним «Междуморье» — это геополитический проект, который между двумя мировыми пытался реализовать режим Пилсудского в Польше. Суть его в создании «санитарного кордона» государств-лимитрофов от Балтийского до Черного морей (Эстония, Латвия, Литва, Польша, Румыния) для геополитического блокирования тогдашнего СССР. Предполагается, что роль «санитарного кордона- 2.0» должен исполнить альянс тюркских (но не только государств) с Турцией эрдогановского режима и его неоосманистко-исламо тюркистской идеологии.
В подтверждение этой гипотезы приводятся многие факты. Первый активизация т.н. «Тюркского совета». В него входят Турция, Азербайджан, Казахстан, Узбекистан и Казахстан. Эти страны активно пытаются привлечь в состав Совета и другие страны, среди которых лишь одна тюркская – Афганистан, Туркменистан, Украину и Венгрию. То есть потенциально это может стать альянсом, охватывающим пространство от Центральной Европы до китайского Синьцзяня.
Также в текущем году Турция выступила организатором военных учений Anatolian 21 и Anatolian Eagle 2021, на которых соответственно отрабатывались операции спецназа и ВВС. Список участников учений поражает «евразийским» размахом. Помимо Турции в них участвовали Албания, Азербайджан, Монголия, Катар, Казахстан и Узбекистан. Монголия и Косово присутствовали в качестве наблюдателей. В ноябре этого года в Стамбуле состоялся саммит независимых тюркских государств, а также Венгрии, на котором была принята т.н. «Стамбульская декларация — 2021» представляющая собой «дорожную карту» сотрудничества тюркских государств в различных областях, в том числе и военной, согласно формулировке «декларации» о совместной борьбе с терроризмом. Последним проявлением этого сотрудничества стала помощь Турции Азербайджану в войне в Нагорном Карабахе, благодаря которой Баку во многом выиграл в этом конфликте. Более того, давно известна турецкая идеологема в отношении Азербайджана – «две страны — один народ». Хотя, справедливости ради нужно отметить, что более справедливой она была бы в отношении Туркмении. Именно Туркменистан является родиной огузов – предков нынешних турок, и туркменский с турецким языком демонстрирует наибольшую степень близости.
Наконец, визуальным апофеозом воинствующего пантюркизма выглядела опубликованная во многих медиа фотография президента Эрдогана и его союзника по правящей коалиции, лидера Партии националистической движения Давлета Бахчели, на которой изображены районы традиционного расселения тюркских народов в Сибири. Их довольно большое количество, плюс в Сибири имеются несколько тюркских субъектов РФ – Республика Алтай, Хакассия, Тува (тувинцы-единственный народ среди тюрок, исповедующий буддизм). Все эти «пантюркистские» ходы серьезно озаботили политические и экспертные круги во многих странах.
Автор этих строк рассматривает эту потенциальную ставку Запада на Эрдогана и его неоосманистско-пантюркистский проект в рамках известной пословицы «Съест-то, он может съест, да кто ж ему даст?».
Пантюркистскую карту Анкара начала разыгрывать сразу после распада СССР в среднеазиатских странах, российских тюркских автономиях, а также Гагаузском регионе юга Молдавии. Определенные успехи в этом были Анкарой достигнуты, однако в конце нулевых годов текущего столетия, большинство стран тюркского мира дали понять, что влияние Турции в их экономической и политической жизни имеет свои пределы и в планы правящих элит этих стран отнюдь не входит однозначное доминирование Анкары, хотя, безусловно, ее авторитет как тюркского государства никогда не утрачивавшего своей независимости и бывшей империи, был и остается достаточно высоким. Скорее можно говорить об отношении тюркских политических режимов к Турции, как «к первому среди равных».
В нулевых годах, Турция, на наш взгляд сформировала наиболее эффективную систему продвижения неоосманизма – исламского пантюркизма в тюркском и не только «мире». Речь идет о структурах, связанных с известным исламским деятелем Фетхуллахом Гюленом, в них очень эффективно были интегрированы, бизнес, культурно-образовательное и общественно-политическое направление. Однако после неудачного переворота июля 2016 года Гюлен и его движение проходят по разряду «врагов народа» при том, что его движение до этого стало опорой ПСР и правящей элиты в гражданском обществе Турции, а сам Фетхуллах-хаджи был лично близок Эрдогану. По сведениям автора из заслуживающих доверия источников, незадолго до переворота между Эрдоганом и Гюленом произошел довольно острый межличностный конфликт. Гюлен, видимо, вообразил себя учителем-муршидом суфийского типа, а Эрдоган посчитал одним из своих учеников-мюридов и потребовал от него воздания соответствующих почестей, например целования руки. На это Реджеп-бей, в силу особенностей характера и занимаемой должности пойти не мог. Так что сегодня у Турции, изрядно ослабевшей в социально-экономическом смысле просто нет соответствующего инструмента для проведения широкомасштабной пантюркистской политики и это затрудняет ее реализацию.
Момент второй. Большинство стран тюркской центральной Азии связаны также обязательствами по другим военным и политическим альянсам. Наряду с участием в давно де-факто нереализуемой программе НАТО «Партнерство во имя мира», многие из них участвуют в ШОС и ОДКБ. И эти альянсы в столицах тюркских государств видятся, как более важные и значимые для реализации их национальных интересов, нежели пока во многом теоретический и виртуальный новый «Великий Туран».
Вряд ли НАТО решит через пантюркистский альянс и задачу установления контроля над энергетическими коммуникациями Евразии. Ведущие региональные экспортеры нефти и газа экспортируют самостоятельно свои углеводороды в Поднебесную, причем по взаимовыгодным ценам. Так Туркменистан, по данным ИАЦ «Время и мир» отправляет китайцам газ по 236 долларов за 1000 куб.м, Казахстан и Узбекистан, соответственно -195 и 193 долл. за 1000 кубометров. Вряд ли эти страны, являющиеся значимыми экспортерами углеводородов с радостью встретят установление некоего внешнего контроля над своими трубопроводами. Такой вариант был бы возможен десять с небольшим лет назад, когда ЕС активно прорабатывался проект НАБУККО, транскаспийского газопровода из Туркменистана через Азербайджан и Турцию в Европу. Однако в результате лоббистской деятельности Москвы и позиции туркменистанского руководства проект был свернут до начала реализации.
Конечно, реальна перспектива тесного геоэкономического и геополитического альянса Азербайджана и Турции на почве общего сохраняющегося антиармянского вектора. Однако у Баку есть серьезные интересы в России и обязательства по сотрудничеству с Москвой. Так что вряд ли даже этому всего лишь двустороннему альянсу удастся установить какой-либо геополитический или геоэкономический контроль в пику России и другим евразийским странам-ключевым экторам.
Наконец, необходимо указать на новую роль «арабского фактора» в нынешней ближневосточной ситуации. Речь идет о двух действиях дипломатии ОАЭ в уходящем месяце. Первое – визит 9 ноября в Дамаск главы МИД ОАЭ шейха Абдаллы бин Зайеда ан-Наханьяна и его встреча с президентом САР Башаром Асадом. Известно, что после начала гражданской войны в 2011 году режим Дамаска подвергся обструкции арабских стран, разрыву дипотношений со многими из них и был исключен из ЛАГ «(Лиги Арабских Государств). Но именно это обстоятельство способствовало всестороннему проникновению в САР исламского Ирана. Ныне же глава эмиратской дипломатии принес собой недвусмысленный сигнал о том, что арабский мир готовь реинтегрировать Сирию в свои ряды. Официально Тегеран на уровне МИД приветствовал этот визит, считая его проявлением слабости арабских режимов еще вчера активно противостоящих асадовскому режиму. Однако де-факто возвращение Сирии в лоно-суннитско-арабского мира не может не беспокоить Тегеран. Ведь Дамаск может решать свои внутренние и многие внешние проблемы (прежде всего с Израилем) с помощью стран арабского мира, прежде всего аравийских нефтемонархий, активно сегодня действующих на пути восстановления отношений с Израилем. В то же время Тегеран за годы своего присутствия в Сирии создал сеть своего влияния в ВС САР, а также довольно эффективную систему социальной поддержки в различных регионах страны. Так что «выкурить» Тегеран из Сирии можно, но это не так просто, для этого нужна единая политическая воля правящей элиты Сирии и прочная поддержка арабских стран.
Наконец, улучшение арабо-сирийских отношений может также иметь экономические последствия для Ирана, что вызовет у Тегерана больше всего проблем. С 2018 года, когда крупные военные столкновения утихли, Иран стремится активно участвовать в сирийской экономике. Главная цель Исламской Республики состоит в том, чтобы еще больше усилить свое влияние, участвуя в послевоенном экономическом восстановлении страны, одновременно получая финансовую выгоду для облегчения своей больной внутренней экономики. Иранские официальные лица часто говорили о необходимости окупить миллиарды долларов, которые Иран потратил в Сирии.
Однако экономические соглашения, подписанные между Тегераном и Дамаском за последние три года, остаются в основном на бумаге, и Иран не смог переосмыслить свою роль в Сирии с роли в области безопасности и военной деятельности на экономическую. Это связано с ограниченными финансовыми ресурсами Ирана из-за ослабления санкций США. В этих обстоятельствах выход ОАЭ в качестве регионального экономического гиганта на сирийский рынок еще больше отодвинет Иран на второй план, учитывая такие действия, как обещание Абу-Даби построить солнечную электростанцию недалеко от Дамаска. Таким образом, когда дело доходит до экономических, а не политических интересов или интересов безопасности, Иран может оказаться самым непосредственным проигравшим в нормализации отношений арабов с Сирией.
Второе событие из дипломатической истории Эмиратов на Ближнем Востоке в ноябре 2021-го года – визит наследного принца эмирата Абу-Даби (самый нефтеносный эмират ОАЭ) Мухаммада бен Заеда ан-Наханьяна. Визит пришелся как раз на момент, когда курс турецкой лиры упал доисторического минимума и в стране начались гражданские волнения. Подписанные в ходе визита экономические соглашения (правда пока что в юридически не обязывающем формате меморандума о намерениях) предусматривают значительные финансовые вливания ОАЭ в экономику Турции. Этот факт, кстати остановил падение турецкой лиры.
Этот факт экономической дипломатии позволяет сделать следующие выводы. В случае реализации эмиратских инвестиционных программ с учетом низкого курса лиры ОАЭ может достаточно дешево скупить значительные турецкие активы. Но это, по умолчанию, будет означать, что с такой рахитичной экономикой Анкара вряд ли сможет реализовать свои неоосманистские устремления на арабском Ближнем Востоке, стать политическим и в какой-то мере религиозно-идеологическим для бывших арабских вассалов Оттоманской Порты.
Итак, все вышеописанное позволит сделать следующий вывод. Для практической реализации «пантюркистского» проекта в Центральной Азии Западом и Турцией в пику России и Китаю существуют серьезные препятствия, а возможная «реарабизация» Сирии потенциально снижает здесь влияние Ирана. И получаются, что в целом лидерские позиции двух неарабских держав ближневосточного региона слабеют, а региональный центр силы имеет все шансы переместится на Аравийский полуостров.
В этих условиях курдам следует строить свою международную активность с учетом, прежде всего, «аравийского фактора», принимая во внимания нынешнюю политику дистанцирования нынешней американской администрации от Ближнего Востока, и слабое влияние России (по сравнению с СССР) в целом на ситуацию в регионе. Кроме того, ослабевшие Турция и Ирана, традиционно не относившиеся с большой политической симпатией к курдам, сегодня могут оказаться сговорчивее в отношениях с Эрбилем.
Валерий Емельянов ИАЦ «Время и мир» Первая публикация RiaTaza.com