В Москве 21–25 июля прошел первый Московский курдский кинофестиваль. Надо заметить, что это не первое знакомство российской кинообщественности и зрителей с курдским, или же тематически связанным с курдами и Курдистаном кинематографом. Так, в рамках Казанского международного кинофестиваля мусульманского кино «Золотой минбар» однажды было продемонстрировано десять курдских короткометражек, курдская кинопрограмма была включена в расписание и одного из недавних московских международных кинофестивалей. Но впервые курдский кинофестиваль прошел как отдельное мероприятие, несмотря на все трудности (в том числе и существующие поныне), связанные со злополучной эпидемией короновируса. Было продемонстрировано 35 полно — и короткометражных фильмов, как художественных, так и документальных.
Все это у автора этих строк, давнего любителя «курдской» тематики в различных ее проявлениях вызвало размышления – не пытаются ли тем самым, курды, самых многочисленный в мире «народ без государства» сделать кинематограф своим международным культурным брендом, причем, достаточно уникальным. Чтобы также как в мире говорят об «итальянской опере», «русском балете», греческом «античном искусстве», говорили бы и о «курдском кинематографе», как о концентрированном выражении истории, культуры и… души народа. Насколько это удалось, возможно помогут понять предлагаемые ниже послефестивальные заметки давнего читателя и немного автора портала «РиаТаза».
«Фильмом открытия» фестиваля стала продемонстрированная 21 июля полнометражная картина французского режиссера Эвы Хассон «Девушки солнца» рассказывающий о езидских женщинах – Пешмерга, выходцах из езидского региона Шангал (Синджар). В ряды бойцов их привело не только чувство патриотизма, но и желание справедливой мести. Как известно, после вторжения в Синджар ДАИШ (террористическая организация, запрещена в России) большинство езидов — совершеннолетних мужчин было убито, мальчики отправлены в специальные лагеря на «мусульманское перевоспитание». А женщины и девушки- в сексуальное рабство. Это все достаточно рельефно выписано в фильме, причем с минимумом сценаристско-режиссерского вымысла. Так эпизоды фильма, показывающие пребывание езидских женщин в плену у джихадистов, основаны на реальных показаниях езидской девушки, уже в иммиграции столкнувшаяся со своим мучителем из ДАИШ, проникшем в Европу, под видом «несчастного» беженца из Ирака.
Сюжет фильма строится на общении командира женского подразделения езидских Пешмерга Бахар (если не ошибаюсь на курдском языке это имя означает «весна») и французской военной журналистки Матильды, оказавшейся в курдском женском батальоне. У этих женщин, несмотря на всю разницу судеб много общего – Бахар получила юридическое образование во Франции, работала адвокатом (знание французского языка и способствовало общению этих женщин), но война перевернула ее жизнь — муж убит при нападении ДАИШ, сына увезли на «перевоспитание». У Матильды так же все непросто — муж, также военный журналист, погиб в Ливии, она сама в одной из военных операций в Сирии лишилась глаза. Все, казалось бы, располагает к мести и фильм показывает очень ярко эту месть, однако убеждая зрителя, что эта месть – праведная всеми средствами режиссерского и операторского искусства, использованными в этом фильме.
В программе полнометражных фильмов автора этих строк заранее заинтересовала работа режиссера сиро-курдского происхождения Лауанда Омара «Проклятие Месопотамии». Этот молодой (42 года) кинематографист, получивший профессиональное образование в США, и имеющий за плечами уже достаточную фильмографию, представил работу интересную со многих сторон. Во-первых, как прекрасно и высокотехнологично поставленный триллер современного уровня, и то, что он был поставлен на кинопроизводственной базе Ирака и Иордании красноречиво говорит о ее уровне. Это, кстати, первая англоязычная картина, целиком снятая на Ближнем Востоке в 2015 году. Был также интерес и «курдоведческого» плана – «дрожжами», на которых в фильме «замешана» сюжетная канва выступает здесь курдский древний эпос, повествующий о борьбе легендарного кузнеца Кавы (Каваме) и одержимого демонами (у него даже змеи из головы росли) ассирийского царя Заххака, обретшего бессмертие именно из-за того, что впустил в себя зло, демонов. В курдской традиции повержение Кавой демонического царя, как считается, легло в смысловую основу праздника Новруз. Как символа победы света над тьмой, добра над злом. Но само содержание фильма интересно, необычно и разнообразно.
Американский психоаналитик Барбара ведет группу пациентов приблизительно одного возраста (плюс-минус тридцать лет), которых мучают одни и те же ночные кошмары c явлением демона и демонических сил. Причем сюжет этих кошмаров имеет совершенно конкретный адрес — это события курдского эпоса, связанные с кузнецом Кавой. Речь вообще идет о непосредственном переселении душ-личностей наших пациентов современников в участников событий той древности. В частности, личность души одного из них, отставного морского пехотинца, Джона, регулярно переселяется в личность…кузнеца Кавы. Барбара берет свою группу пациентов и отправляется с ними в Курдистан, где рядом с развалинами крепости 600 века до н.э (где происходило действие курдского эпоса), пытается, войдя в сознание своих пациентов с помощью гипноза, перевести их личность в героев далеких эпох (в частности личность Джона — в Каву) и управляя ими добиться, чтобы воплощенное в демоне зло было повержено и пациенты, таким образом, освободились от кошмаров. Далее происходят зрелищные, очень натуралистичные, драматические и даже, трагические события, с неоднозначным и «открытым» финалом не во всем напоминающим хэппи-энд. Кстати, пессимизма прибавляет и реплика еще одной героини фильма — курдянки Далии, так же психолога и знатока истории Курдистана, говорящая о том, что курдов постоянно кто-то завоевывал или угнетал, начиная от ассирийцев и кончая Саддамом и ДАИШ, а вот самим курдам не удалось и никак не удается освободиться от чужого гнета неважно, прямого или косвенного, реального или духовного.
Автор этих строк решил взглянуть на этот фильм глазами …историка религии и духовности. Режиссер здесь является также и автором сценария, что позволяет предположить, что в картине он выразил свое личное видение. А оно очень напоминает индуистско-буддийское учение о перевоплощении душ, о карме, согласно которому груз поступков наших предыдущих воплощений определяет наше нынешнее бытие (вот почему героев мучают кошмары древнекурдского эпоса, ведь персонажи последнего — это они сами в далеких прошлых жизнях). Далее в фильме достаточно ясно проводится идея о неуничтожимости зла, и его изначальности. Ведь хотя Кава-Джон и победил, но зло-демон возвращается, поскольку по сюжету, новая жена Заххака, принцесса из Аккада (реально существовавшее в древней Месопотамии царства) успела забеременеть от него до гибели. И финальные кадры кинокартины, действия которых происходят уже в наше время, в иорданской столице Аммане, явно указывают на это, оставляя зрителя с изрядной долей пессимизма на душе. Кстати, эта идея изначальности зла (как и добра) противоречит мусульманскому видению мира, а автор, вроде как, выходец из исламской среды. Кстати, один из персонажей фильма, мусульманский экстремист и фундаменталист Ахмед, открыто признавшийся, что приехал с группой в Иракский Курдистан только для того, чтобы здесь присоединиться к ДАИШ, пытается своими средствами, вырваться из круга цепей этой демонической кармы и.. первым падает жертвой этого, причем в кадре это смотрится просто страшно.
В общем, просмотр этого фильма вызывает вопросы, что важно, независимо от этого какого типа эти вопросы. Но, это, прежде всего свидетельство хорошего качества данной работы как кинематографического произведения.
С известным курдским режиссером Джано Розебиани автор этих строк заочно знаком давно, поскольку переводил для «Риа Таза» его обширную статью о проблемах курдского национального кинематографа. Равно как с его фильмом «Одна свеча, две свечи» (2014), зал демонстрации которого на фестивале шутя разыскивал по такой «наводке»: «Мне, это… на то кино, где невеста на дерево залезла».
В фильме есть несколько «изюминок», делающих его интересным для зрителей и критиков. Во-первых, автор из драматического и даже в чем-то трагического сюжета умудрился сделать комедию, что само по себе свидетельствует об искусстве режиссуры высокого уровня.
С помощью изобразительного ряда фильма, фона, на котором развиваются события, зритель буквально проникается физически атмосферой небольшого городка в Курдистане, численностью, как указывают сами сценаристы 50 тыс. человек.
Сюжет фильма достаточно «фольклорен». Совсем молодая девушка Виан влюбляется в молодого странствующего художника Ботана, зарабатывающего своим талантом и способностями деньги на отъезд в Европу. Но ее отец пытается насильно (и конечно не бесплатно) пытается выдать дочь за олигарха районного масштаба Хаджи Хеммо, старика, уже имеющего трех жен. Но вот беда — от всех жен у него рождались дочери, а он хочет сына-наследника. Виан в первую брачную ночь сбегает от нелюбимого супруга и залезает на дерево. Хаджи Хеммо достаточно жестоко избивает благоверную, затем посылает своих мордоворотов-телохранителей сначала больно проучить художника Ботана, а затем и вовсе сбросить со скалы вместе с подростком – приятелем.
Комического эффекта в этой, в общем, не очень смешной истории, режиссер достигает за счет органичного введения в основную канву персонажей второго плана, вроде бы напрямую не связанных с ходом сюжета. Это такие «прикольщики нашего городка», как полоумный горбун, постоянно обнажающийся на людях и регулярно попадающий за это в кутузку, Китан, миловидная дама бальзаковского возраста, прославившаяся тем, что оторвала своему мужу, а также еще некоторым мужчинам значимую часть их гениталий, и также не совсем душевно здоровый Дило, страдающий, помимо повышенного влечения к женскому полу также еще и клептоманию. Замыкает перечень этих героев безымянный козопас, читающий «дуа» (мольбу к Аллаху) с просьбой одарить его новыми башмаками.
В фильме также явно прослеживается антиклерикальная и, возможно, антирелигиозная позиция режиссера. Во-первых, главный отрицательный персонаж Хаджи Хеммо выведен как тщательно соблюдающий мусульманин, что не мешает ему не только грозить избить или даже убить молодую невесту и ее друзей, но вполне конкретно действовать в этом направлении. В частности, он приказывает своим телохранителям сбросить художника Ботана и его друга-подростка со скалы, а непокорную невесту Виан — сжечь, предварительно разведясь с ней, произнеся три раза слово «талак» (ты разведена — это мусульманская формула развода). Антиклерикальный мотив звучит в повествовании о том, что руки и сердца Китан (да, той самой, которая….) в молодости добивались два городских парня, но на им к сожалению (а может к счастью) отказала, и тогда один из них стал имамом, а другой – христианским священником и теперь они оба олицетворяют идею межрелигиозного диалога игрой в курдские шашки на тротуаре главной улицы («курдские шашки» — традиционная настольная игра, в которой фигуры двигаются не по диагонали, как в традиционных шашках, а по вертикали или горизонтали. В них нет также дамок!)
Самый же «антиклерикальный» момент фильма» наступает, когда в мечеть во время молитвы-намаза вбегает «приветливый» Дило, быстро складывает оставленную молящимися по традиции у входа, обувь и стремительно убегает. Правоверные, забыв о молитве, вместе с имамом, пускаются в погоню. Эта погоня, снятая в духе знакомых нам гайдаевских комедий, заканчивается у обрыва, к которому приперт незадачливый воришка. Раздаются призывы отсечь ему руку, хотя кто-то резонно замечает, что это слишком. «В конце концов, ну своровал… Но ведь это же Ирак(!). Финал сцены прекрасно исполнен — Дило выбрасывает наворованное в пропасть и целый дождь из вполне приличной обуви сваливается на… голову козопаса, продолжавшего неустанно молить Аллаха о новых башмаках.
Как мы уже говорили, Хаджи Хеммо даже пытался сжечь Виан, но до конца ему это не удалось. Зато навредил себе, и лежал на диване дома, с обожженной «пятой точкой». Накануне он уволил костоломов -телохранителей за нерадивость, (они, кстати, не стали убивать Ботана и его друга, а за энную сумму отпустили, посоветовав скорее убираться из страны). На оставшуюся без присмотра и охраны виллу олигарха проникает Китан (да, та самая, которая…). Добро и справедливость: голубое небо над крышами городка буквально пронизывает разносящийся на все мироздание вопль Хаджи Хеммо, а Виан с Ботаном на мотоцикле отправляются к счастью, то есть в Европу.
Фильм закрытия «Дом без крыши» можно действительно обозначить как финальный не только потому, что ему была отведена завершающая роль в расписании московского кинофестиваля. Все его содержание пронизано финалом, увы, неизбежного, для всех – смертью, в фильме это смерть матери и ее похороны детьми.
Режиссер Солин Юсеф сделала из этой канвы настоящую «курдскую психологическую кинодраму» и в этой фразе нет ни одного лишнего определения. После крушения режима Саддама курдянка, мать троих взрослых детей, собирается вернуться на родину, в Курдистан. Но ее старшие сын и дочь не поддерживают такое ее намерение, только младший сын уезжает с ней в Дохук. И не мудрено, дети за время жизни в Европе ассимилировались, даже между собой говорят по-немецки. Вскоре после приезда в Курдистан она умирает, и встает вопрос, где ее хоронить. Согласно завещанию, она просит похоронить ее в отдаленном уголке Курдистана, рядом с мужем. Но родной брат покойной против, дядя ее детей, богатый и влиятельный человек против, считая мужа сестры неудачником. В завещании, которое раскрыл младший сын, мать все-таки завещает похоронить себя рядом с мужем, но при этом описывает еще кое-что, о чем не сразу становится известно старшим брату и сестре. Оказывается, их отец никакой не участник антисаддамовской борьбы, а подлый предатель, выдавший своих людей саддамовским карателям, но потом застрелился, не выдержав угрызений совести. Теперь уже спор о том, где и как хоронить мать идет между детьми. Все действие фильма построено вокруг не совсем законного похищения детьми тела матери и погоне за ними детей дяди, не желающего таких похорон. Особенно острых событий, динамики и поворота сюжета мы не наблюдаем, однако может несколько «тормозное» развитие сюжета позволяет зрителю лучше проникнуться психологической канвой фильма. В результате пусть прямо не видимая борьба эмоций между верностью семейной и отчасти национальной этикой, когда нужно выбирать между последней волей матери, и некоторыми моментами в семейно-родовой и национальной психологии курдов, в данном случае не позволяющими похоронить покойную рядом с явным, по мнению некоторых, предателем и подлецом, решается все-таки в пользу материнской воли.
Кратко остановимся на короткометражных художественных и документальных фильмах, которые автору удалось отсмотреть. Короткометражные фильмы Арин (Великобритания, 2020год), «Брюки» (Турция, 2018), «Желуди» (2020), «Тяжелая ноша» (2019 г, Турция). После их показа, авторы, режиссеры и актеры неустанно повторяли, что красной нитью через весь национальный кинематограф проходит то, что можно назвать «курдской драмой». Действительно сюжеты всех фильмов, даже комические, это все «курдская драма», поскольку все они порождают какие-то порой очень противоречивые и конфликтные размышления в умах и сердцах зрителей, будь-то заблудившийся на улицах Лондона и не знающий языка курдский старик («Арин», здесь явно прослеживается проблема адаптации курдов к чуждой среде), разбитные сельские ребята, вынужденные отправиться в город за европейским костюмом, поскольку кемалистское правительство в конце 30-х годов повелело всем одеваться по европейски, лишив тем самым курдов традиционной одежды а, значит части национальной культуры («Брюки»). Точно также не менее значимой «курдской драмой» стали ограничения на использование ослов в историческом центре г. Мардин, если они не соответствуют определенным критерием, что заставляет молодого курда-иммигранта отправиться в Сирию за своим ослом (соответствующим критериям турецкого государства) и идти с ним обратно через минные поля, рискуя жизнью. Фильм этот также высвечивает актуальный для всего человечества вопрос — где в Мардине обитают ослы? В старом городе, где они хлопая длинными ушами и грустными глазами, безропотно перевозят тяжелую поклажу, или же в городской мэрии, издающей столь «актуальные и необходимые» разрешения.
Но если серьезно говорить, то своей пронзительностью потряс короткометражный фильм «Желуди», в 11 минут и 47 секунд экранного времени, вместившего в себя всю боль трагедии езидов Шангала. За эти десять с небольшим минут с болью наблюдаешь, как в одночасье рушится мирная жизнь езидских крестьян, гибнут не только взрослые, но и в не в чем не повинные дети. Удачная изобразительная находка режиссера – утренняя молитва езидов на фоне восходящего солнца, причем это небесное светило выведено в формах, в которых оно изображается в езидской и курдской национальной символике. В интервью, данном курдским журналистам в кулуарах фестиваля, автор этих строк открыто сказал, что если бы был конкурсный показ, то он бы голосовал за присуждение «Желудю» первого приза в разделе короткометражек.
Из документальных фильмов посмотреть удалось только «Мой рай», полнометражный фильм Экрема Хемдо. Сюжет фильма прост-режиссер приезжает в свой родной город Серие Кани близ турецкой границы и расспрашивает его жителей разных национальностей и религий о том, как им жилось до войны и как-сейчас. Простым и доходчивым языком, таким образом, объясняется для кого-то, может быть. И сложная мысль о том, что война — это плохо. Причем объясняется не с помощью художественного вымысла, а исключительно языком реальных фактов и событий. А это и есть главная задача документального кино, с которой курдские кинематографисты этого жанра удачно справились.
Итак, Московский курдский кинофестиваль ушел в историю, подтвердив за несколько дней своей работы, что именно кинематограф определяет лицо курдского народа в современном информационно-культурном процессе, причем успешно. На закрытии фестиваля и организаторы, и участники, и организаторы, в один голос говорили о том, что проведение таких мероприятий должно продолжиться, став еще одной традицией культурной жизни Москвы и России. Но для этого надо еще много работать над тем, как преодолеть более эффективно пандемийные ограничения, как привлечь больше кинематографистов как курдских, так и просто снимающих на курдскую и близкую тематику и как привлечь больше новой аудитории, той, что мало или совсем ничего не знает о курдах и Курдистане. Ну а нам лишь остается пожелать кинематографистам и участникам фестиваля успехов в этом важном и нужном деле.
Валерий Емельянов ИАЦ «Время и мир» для RiaTaza.com