0 351
Более ста лет назад началом перехода в марте 1921 г. к новой экономической политике завершилась разрушительная практика военного коммунизма. 17 мая 1921 г. Совнарком приостановил национализацию мелкой и средней промышленности, 5 июля разрешил сдачу в аренду государственных промышленных предприятий, а декретом от 7 июля − создание частных предприятий. К концу 1921 г. губернские совнархозы сдали в аренду 4860 мелких и средних промышленных объектов, производивших лишь 6,3 % продукции. Частники не проявляли особой заинтересованности, да обычно и не имели финансовых возможностей для инвестирования даже в небольшие фабрики и заводы [30. С. 125−126, 147].
Первые месяцы нэпа совпали с летней засухой 1921 г. в Поволжье и начавшимся массовым голодом в Европейской России. Продовольственная ситуация улучшилась лишь после сбора урожая 1922 г..
С переходом к нэпу создавались акционерные общества (Экспортхлеб и др.), финансово-кредитные учреждения (к примеру, Торгово-Промышленный банк СССР), госторговля и кооперативные лавки, а также частные магазины, мелкие и средние предприятия в сфере легкой и пищевой промышленности, иностранные концессии. Первые советские товарные биржи были зарегистрированы уже в 1921 г. в Саратове, Вятке и Нижнем Новгороде, а к 1923 г. на принципах самоуправления действовали 54 товарно-сырьевые биржи; в начале 1924 г. их было уже 96. Самой крупной являлась Московская биржа, чей оборот в 1923 г. в 3,5 раза превосходил обороты всех остальных. На биржевых торгах публично определялись цены на однородные сырьевые товары (хлеб, мясо, кожи и др.), выравнивались их сезонные перепады. Они играли важную роль в упорядочении товарообмена, страховании ценовых колебаний, предотвращении дефицита и регулировании запасов [28. С. 382–383].
В мае 1924 г. был создан наркомат внутренней торговли, а в следующем году внутренний товарообмен достиг 98% от уровня предвоенного 1913 г. (внешняя торговля, монополию за которой сохранило государство, и в 1926 г. составляла лишь половину довоенного уровня).
Вспомнили в начале нэпа и о дореволюционных патентах на торговые предприятия первого и второго разрядов. Во второй половине 1922 г. в Воронеже 2631 из оформленного 2721 торгового патента выбрали частники, 54 – государство и 36 – кооперация [2. С. 138].
В 1923 г. нэпманы уже контролировали 75% розничного и 18% оптового товарооборота. Торговцев, как и мелких товаропроизводителей, обязали выкупать патенты и уплачивать прогрессивный налог. В зависимости от характера деятельности (торговля с рук, в ларьках и киосках, магазинах, розничная или оптовая торговля, количество наемных работников) их разделили первоначально на три, а затем на пять категорий. Большое значение органы советской власти придавали использованию либо отсутствию наемной рабочей силы. В статистических сводках по социальному признаку выделялись хозяева с наемными работниками; хозяева с помогающими членами семьи; хозяева-одиночки; помогающие члены семьи; рантье. Впрочем, официальная градация частных предпринимателей не отличалась четкостью, посему в работах разных историков число нэпманов как в целом по стране, так и по регионам сильно разнятся.
В соответствии с Гражданским кодексом РСФСР в период нэпа любой советский гражданин, достигший 16 лет, мог получить лицензию на торговлю в лавках, общественных местах, на рынках и базарах любыми предметами и продуктами (кроме оружия и наркотиков), на открытие магазинов, кафе, ресторанов, предприятий бытового обслуживания, на аренду зданий и подсобных помещений, производственного оборудования, средств транспорта. Владельцы лицензий на торгово-предпринимательскую деятельность должны были по первому требованию властей предоставлять все счета и отчетную документацию.
Либерализм распространялся только на экономику (особенно торговлю), но не на политические основы советского государства. Достаточно вспомнить о высылке неугодных властям представителей интеллигенции на «философском» пароходе в 1922 г., политических процессах против меньшевиков и эсеров.
2
В рыночную сферу ринулись наиболее предприимчивые и хваткие представители разных социально-профессиональных групп: и крестьяне, и ремесленники, и служащие, и домохозяйки, и бывшие «мешочники» времен «военного коммунизма», и кое-кто из бывших красноармейцев и партизан.
Новых предпринимателей стали чаще всего именовать нэпманами людьми нэпа), советской буржуазией (совбурами), реже − красными купцами. По воспоминаниям актрисы Луначарской-Розенель (супруги первого советского наркома просвещения А.В. Луначарского), слово «нэпман» впервые прозвучало в эстрадном обозрении «Олимпийцы в Москве» [автор – фельетонист Р. Меч (Менделевич)] петроградского театра миниатюр «Коробочка» и сразу вошло в разговорный и политический язык. Этот термин сначала не употреблялся «Правдой», предпочитавшей использовать с конца 1921 г. словосочетание «зарвавшийся хозяйчик» [24. С. 104; 44. С. 77].
А вот в новом журнале «Огонек» он встречался с 1923 г. часто, причем иногда в еще более уничижительной форме − «нэпач» (с ударением на последнем слоге). Нэпманы (нэпачи) и их жены («толстые нэпачихи», «располневшие нэпманши-модницы») сразу приобрели в советской прессе карикатурный образ [3. С. 308–316]. Но рабочие и крестьяне звали советскими буржуями не только нэпманов, но и коммунистов, занявших привилегированные номенклатурные должности.
Большевистский публицист и хозяйственный руководитель 1920-х гг. Юрий Ларин (М.А. Лурье) считал всех нэпманов эксплуататорами, происходившими из среды дореволюционных крупных торговцев и заводчиков, и подчеркивал их жульнические приемы, корыстные связи с госаппаратом и кооперацией [21].
Сами же частные предприниматели нэповской поры подчеркивали свое отличие от представителей старого купеческого сословия. Как заявлял член Иркутского общества взаимного кредита А.М. Свердлов, «новое купечество ‒ это не то купечество, которое давало много материалов типов бессмертных комедий Островского, но мало для пользы общества». Один из иркутских предпринимателей писал: «Купечество вправе мечтать, что из парий отверженных… превратится в граждан своей республики, что дети наши не будут стыдиться занятий своих отцов и при поступлении в учебные заведения не будут мечтать о «папе от станка» [12. С. 38; 13. С. 149–175].
На 1 сентября 1921 г. бывшие владельцы составляли 26% всех арендаторов промышленных предприятий [30. С. 126; 48. С. 287].
В начале 1924 г. для Наркомата рабоче-крестьянской инспекции был представлен закрытый доклад, в котором констатировалось: «На частно-торговом рынке отсутствуют не только прежние торговые фирмы, но и старый торговый класс в целом. Старые купцы представляют ничтожный процент… массы современного купечества» [25. С. 83; 43. С. 62]. Аналогичное наблюдение сделал А.М. Болл [53.P. 91]. Причины понятны: недвижимость,, ценности и капиталы дореволюционных купцов-предпринимателей были национализированы, разграблены, уничтожены или вывезены, а оставшиеся в Советской России часто боялись вновь браться за дело из-за опасения новых репрессий и конфискаций. Так, в начале 1920-х гг. владельцы пекарен Ростова-на-Дону, уловив повышенный спрос на свою продукцию, резко повысили отпускные цены. После предупреждения, оставшегося без ответа, местные власти реквизировали частные булочные, передав их кооперативам, а их бывших владельцев посадили в тюрьму [20. С. 53].
Уже в июле 1921 г. Петроградский губернский комитет РКП (б) утвердил первые договоры на аренду четырех ранее национализированных предприятий: желатинового завода, красильного комбината Багрова, фабрики «Трикосвязь» и небольшого химзавода. Их арендовали бывшие владельцы или специалисты этих предприятий, обязавшиеся отчислять государству от 10 до 20 % производимой продукции [14. С. 67; 36. Л. 45−51]. На 1922 г. среди владельцев частных торговых заведений Петрограда насчитывалось лишь 26,2% бывших коммерсантов [46. С. 432].
Какую долю нэпманов составляли представители дореволюционного гильдейского купечества в других городах страны, сказать трудно, так как следует учитывать наличие подставных фигур («зитц-председателей»), за которыми скрывались реальные воротилы нэпманского бизнеса, в том числе из среды «бывших». Лишь мелким и средним коммерсантам, выходцам из торговой среды, удалось на время опять почувствовать рыночную свободу.
По наблюдениям бывшего служащего пароходства, москвича-мемуариста Н.П. Окунева, среди деловых людей той поры выделялись две категории: 1) нэпманы старой формации: бывшие дельцы, прошедшие через камеры Бутырки и ставшие консультантами главков ВСНХ и советских трестов; 2) нэпманы новой формации – мелкие хищники, люди самых разных профессий, занявшиеся торговлей, чтобы быстро разбогатеть. Последние, объединяясь в компании по 3–5 человек, торговали всем, что подвернется под руку (от мануфактуры и гвоздей до химических средств и гречневой крупы). Не имея собственных капиталов, при помощи кредитов Госбанка они делали миллиардные торговые обороты. «Прожигая» жизнь, они проигрывали миллиарды за столом рулетки, становились завсегдатаями бегов и тотализатора. Другие же на Ильинке перед зданием московской биржи перекупали и перепродавали золото [29. Кн. 2. С. 248].
В 1924 г. в корреспонденции в газету «Советская Сибирь» неизвестный автор так характеризовал состав новой советской буржуазии: «Наши буржуа разделяются на три класса: нэпман-акула, нэпман-середнячок и нэпман-«хипесник». Нэпман-акула – разновидность, сравнительно слабее, чем другие, встречающаяся в Сибири. И если бы не гостеприимное крылышко наших торгов, то о ней не было бы и речи. Нэпман-«хипесник» интересует скорее агентов уголовного розыска, нежели сибирскую экономику. Зато нэпман-середнячок довольно-таки сильно укрепился на позициях сибирского торгового капитала. Он раскинул свои лавочки по всем деревням и селам необъятной Сибири. В нашей отечественной буржуазии заметна классовая борьба… Нэпман-середнячок не особенно долюбливает губфинотделы (ох уж эти налоги), но с неизмеримо большей ненавистью относится он к «нэповским аристократам», урывающим у него львиную долю доходов. Поэтому нэпман-середнячок не прочь помочь власти прижать нэпмана-акулу» [11.Л. 46].
Термин «хипесник» требует пояснения: его корень «хипес» происходит от слова «хипэ», которое на идише означает «свадебный балдахин». В Одессе с дореволюционных времен «хипесниками» именовали мошенников, работавших в паре с проститутками («хипесницами»), изображавших разъяренных мужей и обкрадывавших клиентов [1. С. 564; 38. С. 403]. «Хипесники» нэпманской поры также работали в паре и под прикрытием. Как видим, нельзя сбрасывать со счетов и социально-имущественные противоречия внутри самой нэпманской среды, отличавшейся крайней неоднородностью и хозяйственным прагматизмом.
3
К середине 1920-х гг. число крупных частных торговцев достигло 180 тыс.чел.. Нэпманы-оптовики активно влияли на рыночное ценообразование, способствуя то повышению, то снижению цен. Они отличались большей эффективностью в сравнении с государственной и кооперативной торговлей. Так, на рубеже 1922–1923 гг. накладные расходы частных предпринимателей обычно не превышали 5–7 % товарооборота, тогда как у торговой кооперации достигали 18,2%, а у госторговли –28,6% [28. С. 382]. Используя связи среди советской бюрократии, нэпманы получали кредиты от отделений Госбанка. Частные скупщики сельхозпродукции предлагали крестьянам более высокие цены, чем государственные заготовители, на что обращалось внимание в обзорах ОГПУ [40. С. 630; 41. С. 94–95].
«Известия» опубликовали 12 марта 1922 года стихотворение Владимира Маяковского «Спросили раз меня: «Вы любите ли НЭП?..» Поэт призывал в нем учиться бизнесу и бухгалтерии у нэповской буржуазии: «На арену!/ С купцами сражаться иди!/ Надо счётами бить учиться»; «Пусть от мыслей торгашских морщины – ров./ В мозг вбирай купцовский опыт!» [15].
С 1922 г. советские власти, приступив к возрождению ярмарки в Нижнем Новгороде, назначили председателем Нижегородского ярмарочного комитета старого большевика С.В. Малышева, отстаивавшего интересы государства и созданных им торговых организаций, а не частных торговцев. Власти всемерно поддерживали торговую кооперацию, постепенно охватившую все уголки огромной страны и игравшую важную роль в товарообмене между городом и деревней. Крупные ярмарки возродились в Ирбите (на Южном Урале), Баку, других местах. Эпоха расцвета нэпа хорошо представлена в романе И. Ильфа и Е. Петрова «Двенадцать стульев». Тогда еще провинциальный попик отец Федор мог мечтать о заведении свечного заводика, процветал владелец артели «Московские баранки» Кислярский, а иные (вроде Полесова) довольствовались слесарной мастерской. Оживленная атмосфера царила как на московской Сухаревке, так и на петроградских (с 1924 г. ленинградских) «толкучках», где можно было приобрести самые диковинные вещи.
Вот впечатления от столицы той поры писателя С.М. Голицына: «Население Москвы с каждым днем стремительно увеличивалось… Ехали дельцы, прознавшие, что …можно хорошо устроиться и нагрести много денег… Предприимчивые люди везли с вокзалов… товары, наконец, подмосковные крестьяне на …лошадях доставляли мясные и молочные продукты, овощи, дрова. Везли товары в магазины, государственные и частные, а главным образом на рынки: ведь основная московская торговля тогда осуществлялась через рынки. Продавались все существовавшие со времен Рюрика и до наших дней предметы, которые можно одеть, обуть, поставить в сундук, в комод, в шкаф; сундуки, комоды и шкафы тоже продавались… В государственных магазинах… цены были дешевле… Но [покупатели] могли нарваться на тухлые продукты. Да и продавцы в таких магазинах зачастую огрызались. А в частном вас встречали улыбками, и товары раскладывали так живописно, что залюбуешься. Торговали представители старых купеческих семей… Но основная масса предприимчивых дельцов, которых в печати окрестили нэпманами, были люди новые, или прежние приказчики, или приезжие» [9. С. 121–127].
Но особенно после отмены политики «военного коммунизма» в городах бросались в глаза зазывающие вывески розничных торговых заведений. Как писал Владимир Маяковский:
«Окна разинув, стоят магазины.
В окнах продукты: вина и фрукты.
Сыры не засижены (!), лампы сияют.
«Цены снижены».
Колоритные зарисовки рыночного облика «нэпманской» Москвы начала 1922 г. сделаны М.А. Булгаковым в фельетоне «Торговый ренессанс»:
«То тут, то там стали отваливаться деревянные щиты, из-под них глянули на свет после долгого перерыва запыленные и тусклые магазинные витрины. В глубине запущенных помещений загорелись лампочки, и при свете их зашевелилась жизнь: стали приколачивать, прибивать, чинить, распаковывать ящики и коробки с товарами. Вымытые витрины засияли. Вспыхнули сильные круглые лампы над выставками или узкие осветительные трубки по бокам окон.
Трудно понять, из каких таинственных недр обнищавшая Москва ухитрилась извлечь товар, но она достала его и щедрой рукой вытряхнула зазеркальные витрины и разложила на полках.
Зашевелились Кузнецкий, Петровка, Неглинная, Лубянка, Мясницкая, Тверская, Арбат. Магазины стали расти как грибы… Государственные, кооперативные, артельные, частные… За кондитерскими, которые первые повсюду загорелись огнями, пошли галантерейные, гастрономические, писчебумажные, шляпные, парикмахерские, книжные, технические и, наконец, универсальные. На оголенные стены цветной волной полезли вывески, с каждым днем все больших размеров. Кое-где они сделаны на скорую руку, иногда просто написаны на полотне, но рядом с ними появились постоянные, по новому правописанию, с яркими аршинными буквами. И прибиты они огромными прочными костылями. Надолго, значит… В бывшей булочной Филиппова на Тверской, до потолка заваленной белым хлебом, тортами, пирожными, сухарями и баранками, стоят непрерывные хвосты… Выставки гастрономических магазинов поражают своей роскошью. В них горы коробок с консервами, черная икра, семга, балык, копченая рыба, апельсины. И всегда у окон этих магазинов как зачарованные стоят прохожие и смотрят не отрываясь на деликатесы…» [7. С. 286–288].
Цены в магазинах в первые два года нэпа сильно «кусались», отпугивая рядового покупателя. Советские дензнаки обесценились: за коробку спичек в 1923 г. в Москве требовалось заплатить от 0,5 до 10 млн. рублей, за фунт черного хлеба 1 млн., а за три соленых огурца – 4,5 млн.. Ситуацию переломила денежная реформа 1923–1924 гг. Коробок спичек стал стоить 2 копейки.
Порой за дефицитными промышленными товарами (скажем, за калошами) у магазина «Проводник» на Мясницкой выстраивались огромные очереди, в которых, чтобы приобрести вожделенную пару резиновой обуви, приходилось порой стоять по несколько суток. На одной из фотографий можно увидеть очередь («хвост») за керосином после наводнения 1924 г. у одного из магазинов Ленинграда, в котором продавались москательные товары. По поводу ленинградских очередей тех лет поэт под псевдонимом Гаврила Рычаг писал так:
«И в ЛСПО, и в Гостином
То за сатином,
То за ватином,
То за ситцем в горошек,
То за парой галошек –
Всякие бывают хвосты…» [23].
Наряду с новой рекламой на торговых заведениях в бывшей столице встречались в первые годы нэпа и старые вывески, сохранившие «яти» и «еры». На улицах Ленинграда стало шумно: шуршали шины автомобилей; стучали на стыках рельсов трамвайные колеса; громко кричали мальчишки, бегавшие и продававшие газеты; уличные музыканты и певцы зарабатывали себе на хлеб, как и старьевщики, лудильщики, точильщики. В 1926 г. в Ленинграде насчитывалось 50 бельевых и 220 обувных лавок, 144 заведения по продаже готового платья. Часть частных торговцев использовала контрабандные каналы для получения импорта (парфюмерии, шелковых чулок, оправ и линз для очков и др.) [22. С. 12, 19, 55].
Рассказ писателя Н.Н. Никитина «Потерянный Рембрандт», впервые опубликованный в «Новом мире в 1935 г., начинается так: «Шел 1926 год. Легальные миллионеры платили сотни тысяч подоходного налога. Доход был велик и очевиден. Запад заключал концессии. Все благоприятствовало предметам роскоши. Антиквары блаженствовали…» [42. С. 190]. Историк И.Б. Рабинович вспоминал облик Ленинграда середины 1920-х гг.: «Всюду новые вывески магазинов, ларьков, мастерских обувных, портняжных, слесарных, перчаточных, – они заполняли собой все углы, все подъезды, все бывшие швейцарские. Это распластался нэп, это следы его недолговечного торжества» [35. С. 70].
Но то была лишь кратковременная рыночная оттепель, допущенная большевиками. Даже И.Д. Сытину с его огромным опытом книгоиздательской и книготорговой деятельности не удалось развернуться в годы нэпа. Власти могли в любой момент конфисковать у частных предпринимателей для собственных нужд сырье, обложить их непосильными налогами. Товарищество по торговле тканями с Туркестанским краем, созданное в начале нэпа известным дореволюционным предпринимателем Н.А. Варенцовым, которого до этого не раз арестовывали большевики, было в 1924 г. закрыто властями, после чего он, окончательно отойдя от дел, работал консультантом ВСНХ по хлопководству, на склоне лет занялся написанием мемуаров и умер в 1947 г. своей смертью [8. С. 10 – 11].
В июле 1924 г. в небольшой г. Оса Пермского края поступила директива, подписанная секретарем Центральной контрольной комиссии ВКП (б) Н.Янсоном и обращенная к коммунистам, работающим в торговой сфере. В ней перед государственной и кооперативной торговлей ставилась задача «овладеть рынком путем конкурентной борьбы с частной торговлей» [6. С. 19]. Для повышения доходности городской электростанции в Осе, нуждавшейся в серьезном ремонте, в исполком в 1924 г. поступило предложение с целью максимального расширения количества абонентов «обязать всех торговцев провести себе электроосвещение» [6. С. 24].
4
В первой половине 1920-х гг. в кабинетах ответственных совпартработников и клубах висели плакаты с лозунгом «Из России нэповской будет Россия социалистическая». Правда, и тогда рабочие на первомайских демонстрациях носили кумачовые траспаранты с призывом «Смерть частной торговле». На одном из плакатов того времени можно было прочесть: «Береги свою трудовую копейку, не покупай у частного торговца, не обогащай кулака! Покупай непосредственно в лавках и складах Нефтесиндиката, а где их нет – в кооперативных лавках. У Нефтесиндиката все дешевле и лучше!» А в кооперативных лавках появились объявления типа «Продажа всего всем гражданам! Довоенные товары! Довоенные цены».
Государственная пропаганда всячески стремилась создать у советского человека – рабочего, крестьянина, служащего – негативный образ и городского предпринимателя-богача, и сельского лавочника-кулака. На плакатах, в сатирических стишках, юмористических рассказах и газетных очерках его изображали жадным эксплуататором-«кровопийцей», классовым врагом, ограниченным мещанином с барскими замашками, а на карикатурных рисунках – в виде не в меру разожравшегося толстяка («пузача»)[10 ; 31. С. 52–53; 39. С. 222–230]. В рассказе литератора А.Я. Каплера «Возвращение броненосца» обрисована обстановка в частном ресторане нэповской эпохи: «Зал был заполнен декольтированными дамами – бриллианты в ушах, пальцы унизаны кольцами, на спинки кресел откинуты соболиные и горностаевы боа. Столы заставлены коньяком и шампанским в ведерках со льдом, горами закусок, под горячими блюдами горели спиртовки. По залу бесшумно носились лакеи во фраках» [18. С. 158].
Показная роскошь и разгульная жизнь нуворишей не вызывали симпатий у рядовых граждан, что отразилось в художественной литературе [49 С. 381–398]. В октябре 1925 г., согласно информации ОГПУ, в рабочей среде свинцово-белильного завода № 3 «Красный маяк» (Ярославль), принадлежавшего до революции местному купцу Сорокину, велись такие разговоры: «Советская власть только пишет, что нэпачам скоро придет крах, а на деле выходит не то, они живут и жиреют за счет рабочих, которые до сих пор находятся в плохих материальных условиях» [40. С. 608]. Действительно, в нэповскую эпоху вновь сильно возросло имущественное неравенство, существовала безработица и действовали биржи труда. Но хорошо жили не только преуспевающие нэпманы, но и представители высшей и средней партийно-государственной номенклатуры, которые помимо заплаты получали спецпайки, благоустроенные квартиры, дачи, могли даже лечиться за счет государства за границей.
«Накипь нэпа» проявлялась также в возрождении мещанской психологии и быта, распространившихся в семьях как нэпманов, так и советских служащих. Еще на заре нэпа, в 1921 г., Маяковский написал актуальное и сегодня стихотворение «О дряни»:
«Утихомирились бури революционных лон.
Подернулась тиной советская мешанина.
И вылезло
из-за спины РСФСР
мурло
мещанина».
В Рождество 7 января 1924 г. по старым православным традициям частные магазины не работали. В наказание большевистские власти, проводившие воинственную атеистическую пропаганду, подвергли 5500 торговцев штрафам от 50 до 300 червонцев [29. Кн. 1. С. 282]. В 1925 г. власти закрыли музей «Общество старого Петербурга», созданный в 1923 г. в доме купца Ставригина и объективно раскрывавший быт дореволюционного российского купечества [33. С. 256].
5
В октябре 1925 г. пленум ЦК РКП (б) принял решение о введении абсолютной монополии на внешнюю торговлю, которой отныне могли заниматься только государственные организации. Порой нэпманам-торговцам мешали развернуться и пресловутые «ножницы цен» между промышленно-сырьевыми товарами и сельхозпродуктами, когда за 1 фунт керосина крестьянину требовалось отдать три пуда хлеба. Затоваривание, снижая скорость торгового оборота, снижало и прибыль предпринимателей.
Не было более ненавистной личности для нэпмана, чем фининспектор. Налоги на частных предпринимателей достигали половины доходов [5. С. 113– 132; 17. С. 5–6]. Закон о подоходном налоге от 12 ноября 1923 г. разделил всех налогоплательщиков-горожан разделил на три категории: А, Б и В. В категории В оказались, в частности, владельцы, совладельцы, арендаторы, пайщики и вкладчики торговых и промышленных предприятий, а также лица, занимающиеся комиссионными, маклерскими, экспедиторскими, кредитными и биржевыми операциями. С них взимали более высокие налоги и коммунальные платежи, они лишались прав проживания в муниципальных домах, на соцобеспечение, на бесплатное образование, гражданских прав. В категорию В входили нэпманы, чей годовой доход, например, в городах Сибири был выше 400–450 рублей. По Закону от 24 сентября 1926 г. нижний предел годового дохода налогоплательщиков категории В повысился до 700 рублей.
2 марта 1925 г. рабочий-столяр Павел Третьяков, проживавший на станции Вавилово Самаро-Златоустинской железной дороги, направил письмо И.В. Сталину, в котором, заявляя о своей приверженности идеям коммунизма, резко критиковал социально-экономическую и налоговую политику: «Почему очень велики налоги на крестьян и ремесленников и торговцев?… На частных торговцев накладывают налогу так много, что не хватает у них товару расплатиться, торговля частная прекращается, государство лишается доходности, лучше бы брать меньше, чем ничего… Для снижения цен кооперативов необходимо открывать государственную торговлю в розницу во всех бойких торговых местах. Почему во всех кооперативах с государственной торговлей есть всякая мелочь, как: духи, духовое мыло, пудра, кружева, ленточки и всякие безделушки, а нет необходимых для крестьян, ремесленников и прочих столярных и слесарных инструментов, они нам необходимы как хлеб…» [37. Л. 48–48 об., 49; 47. С. 132].
Но вместо создания более благоприятных условий для частных предпринимателей, в немалой степени способствовавших возрождению экономики страны после революционных потрясений и разрухи, большевистское руководство во главе со Сталиным, взяв в середине 1920-х гг. курс на ускорение строительства социализма, приступило к планомерному вытеснению нэпманов из торговли. В первую очередь государство стало директивно вмешиваться в процесс ценообразования. С февраля 1924 г. ввели предельные закупочные цены на хлеб и запретили выдачу аккредитивов под хлеб частным лицам. В ряде регионов частных торговцев стали лишать источников финансирования. Были установлены лимитные цены на муку и печеный хлеб [26. С. 3−17].
Но нэпманы, отличавшиеся изворотливостью, за взятки устанавливали полезные связи с нужными людьми из государственных и кооперативных торговых заведений. По информации ОГПУ, полученной в январе 1925 г., заведующий универмагом союза кооперативов Ленинского уезда Московской губернииБухалов отпускал частникам крупные партии продуктов в кредит со скидкой в 5%; только в декабре 1924 г. частный торговец Минин получил от него для последующей продажи 4 мешка сахара, 30 пудов пшена и крупы-ядрицы, несколько бочонков подсолнечного масла [41. С. 94].
Доля нэпманов в городском населении Сибири, не превышая никогда 7%, имел тенденцию к постоянному снижению во второй половины 1920-х гг. Больше всего частных предпринимателей в годы нэпа проживало в Омске и Иркутске, которым по данному показателю сильно уступал Красноярск.
Нэпманы пытались объединиться в масштабах всей страны. В секретном обзоре политического состояния СССР за октябрь 1925 г., составленным Отделом информации ОГПУ, обращалось внимание на инициативу рыночного комитета Красноярска по созыву сибирского и даже всесоюзного съезда частных торговцев. Запросы о желательности его проведения разослали 33 рыночным комитетам разных годов страны. Инициаторы съездов внесли ряд предложений по изменению налогового законодательства и торговой практики, в частности: кооптировать компетентных частных торговцев в комиссию по определению доходов и прибыльности торгового бизнеса; предоставить частному капиталу разрешения на ввоз импорта и допущение его в оптовую торговлю; приравнять артели частных торговцев к кооперативным организациям; наделить нэпманов избирательными правами; дать их детям право обучения в школах и вузах наравне с прочими гражданами [40. С. 588]. Но власти не разрешили проведение съезда. Порой сибирские нэпманы выражали даже желание финансировать обустройство школ.
6
XV конференция ВКП (б), состоявшаяся 26 октября – 3 ноября 1926 г. и отметившая значительную роль торговцев-частников в области товарооборота, указала на «необходимость особого внимания со стороны партии и государства к вопросам борьбы с частным капиталом», прежде всего, путем усиления контроля и повышения налогообложения [19. С. 308]. С конца 1926 г., ставшего последним благополучным для нэпманов годом, без разрешения местных торговых органов частные торговцы не могли получать оптовые партии промышленной продукции от государственных синдикатов и трестов, затем частникам вообще запретили отпускать дефицитные промтовары. И многим нэпманам пришлось закрывать бизнес.
C декабря 1927 г., начались массовые аресты частных предпринимателей, которые сопровождались конфискацией их имущества [29. С. 403−418]. В 1928–1929 гг. вопреки интересам потребителей развернулась кампания по вытеснению нэпманов-оптовиков с рынка остальных сельскохозтоваров (мяса, овощей, фруктов, молочных продуктов). В результате резко ускорилось деклассирование нэпманской буржуазии [26. С. 95−100].
Один из современных историков нэпа С.В. Шейхетов резюмирует: «В жизни советские частные предприниматели были довольно несимпатичными людьми. Жадность, подлость, хамство — именно эти качества бросались в глаза в первую очередь. У нэпманов не было традиций благотворительности и меценатства, которые отличали дореволюционных предпринимателей» [50; 51].
Уже в 1926 г. доля частных торговцев в товарообороте сократилась до 41%, хотя в Средней Азии в силу местной специфики составлял 67%, а в Самаркандской области годом ранее достигал 90%.
Наряду с налоговым прессом и ограничениями на приобретение техники, нэпманскую буржуазию ущемляли в политическом плане. Торговец-нэпман, на которого не распространялась часть гражданских прав, был «лишенцем», неполноправным членом общества.
Реакцией на притеснения стал уход бизнесменов в подполье, в теневую экономику. Среди нэпманов-«теневиков» встречались даже члены партии. Наиболее колоритным образом теневого дельца той поры является один из героев романа И. Ильфа и Е. Петрова «Золотой теленок»: «Корейко понял, что сейчас возможна только подземная торговля, основанная на строжайшей тайне. Все кризисы, которые трясли молодое хозяйство, шли ему на пользу, все, на чем государство теряло, приносило ему доход. Он прорывался в каждую товарную брешь и уносил оттуда свою сотню тысяч. Он торговал хлебопродуктами, сукнами, сахаром, текстилем – всем. И он был один, совершенно один со своими миллионами. В разных концах страны на него работали большие и малые пройдохи, но они не знали, на кого работают. Корейко действовал только через подставных лиц. И лишь сам знал длину цепи, по которой шли к нему деньги» [16. С. 411].
В пограничных районах в период нэпа процветали контрабандисты, поставлявшие импорт частным торговцам. Теневое предпринимательство способствовало взяточничеству, в том числе среди части советского хозяйственно-управленческого аппарата, не гнушавшегося «снимать сливки» как с зарегистрированных нэпманов, так и с тайных воротил торгового бизнеса.
7
1929-й г. стал поворотной вехой в окончательном сворачивании НЭПа. В самом начале первой пятилетки в СССР возник дефицит товаров народного потребления и была введена карточная система (1928 г.). Государственная и кооперативная торговля не обеспечивали покупательский спрос, который ранее во многом удовлетворялся частными коммерсантами. Именно тогда, 31 декабря 1931 г., книготорговец и общественный деятель из Кашина Н.П. Черенин, автор книги «Как открывать и вести книжную торговлю в провинции» (М., 1909), с огорчением писал в дневнике: «А прежде то как бывало: в любой лавке покупаешь, что хочешь, сколько хочешь, чего нужно… Торговцы ухаживали за покупателями, зазывали их: «К нам пожалуйте!». А купишь побольше, так конфет в придачу дадут. Что и говорить, как плохо стало!..»
Сворачивая предпринимательскую деятельность, нэпманы уклонялись от завышенных налогов. Общая задолженность частных предпринимателей к 1 января 1930 гвыросла в три с лишним раза в сравнении с началом 1926/1927 г. финансового года [45. С. 35]. Государству так и не удалось полностью изъять их денежные накопления. Правда, последним в условиях карточной системы и централизованного распределения ресурсов было непросто их использовать. Владельцы же сельских лавок, кузниц и мельниц подверглись конфискациям в процессе т.н. раскулачивания.
Государственные и кооперативные торговые организации так и не смогли заполнить огромную рыночную нишу, в которой господствовали частные торговцы. К тому же львиная доля капиталовложений направлялась на создание и развитие предприятий тяжелой промышленности, а легкая промышленность хронически от нее отставала. Даже накануне Великой Отечественной войны в городских магазинах выстраивались огромные очереди за текстильными изделиями (ситца, не говоря о сукне, не хватало). Власти не просто вытесняли, а фактически уничтожали т.н. эксплуататорские элементы, в том числе предприимчивых коммерсантов вместо того, чтобы использовать их опыт в сфере товарообмена. «Торговлю часною закрыли, а торгашей всех леквировали. Отобрали имущество и выслали» (сохранена орфография оригинала), – вспоминал на склоне лет о крахе нэповского предпринимательства сын купца из Венева (Тульская губерния) В.Н.Евдокимов, предки которого торговали в этом городе мясом и мануфактурой с XVIII в. [52].
По-разному сложились судьбы бывших торговцев-нэпманов в 1930-е гг.: кого-то репрессировали, отправив в ссылку в отдаленные районы Сибири либо даже в исправительно-трудовые лагеря, а кому-то пришлось уйти в тень, затаиться и приобщиться к образу жизни рядовых обывателей, поступив на работу в магазины госторговли или учреждения потребительско-сбытовой кооперации.
Библиография
1. Байбурин А., Беловинский Л., Конт Ф. Полузабытые слова и значения: Словарь русской культуры XVIII‒XIX вв. СПб., 2004.
2. Бахтин В.В. Нэпмановский слой в Воронеже // Из истории Воронежского края. Воронеж, 2001. Вып. 9.
3. Бенцианова Н.В. Нэпманы: газетный образ и культурные особенности // Актуальные проблемы гуманитарных и естественных наук. 2010. № 1.
4. Бородкин Л.И. Моделирование исторических процессов: от реконструкции реальности к анализу альтернатив. СПб., 2021.
5. Бородкин Л.И., Свищев М.А. Социальная мобильность в частном секторе народного хозяйства 1920-х гг.: нэпманы под налоговым прессом // «Бублики для республики»: исторический профиль нэпманов. Уфа, 2005.
6. Бортник Л. Оса без купечества. 1924 год // Ретроспектива. Пермский историко-архивный журнал. 2008. № 2 (7).
7. Булгаков М.А. Собр. соч. В 5 т. М., 1989. Т. 2.
8. Варенцов Н.А. Виденное. Передуманное. Пережитое / Вступ. статья, сост., подг. текста и коммент. В.А. Любартовича и Е.М. Юхименко. М., 1999.
9. Голицын С.М. Записки уцелевшего. М., 1990.
10. Гонина Н.В., Бершадская С.В. Образ нэпа и нэпманов в периодической печати Енисейской губернии // Известия Алтайского государственного университета. 2020. № 5 (115).
11. Государственный архив Новосибирской области. Фонд Р- 22 (Западно-Сибирский краевой совет народного хозяйства. «Запсибкрайсовнархоз»). Оп.1. Д. 38.
12. Демчик Е.В. Предпринимательская деятельность нэпманов в Сибири // Вопросы истории. 1999. № 7.
13. Демчик Е.В. Сибирские нэпманы: предприниматели и мошенники // «Бублики для республики»: исторический профиль нэпманов. Уфа, 2005.
14. Зима В.Ф. Голод 1921−1922 годов в Советской России: власть и церковь. М., 2015.
15. Известия ВЦИК. 1922 г. 12 марта.
16. Ильф И., Петров Е. Двенадцать стульев; Золотой теленок: романы. М., 2010.
17. Каврайский В. Налоговое обложение частного капитала в Сибири // Жизнь Сибири. 1924.
18. Каплер А.Я. «Я» и «Мы». Взлеты и падения рыцаря искусства. М., 1990.
19. КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. М., 1954. Ч. 2. С. 308.
20. Ларин Ю. Итоги, пути, выводы новой экономической политики. М., 1923.
21. Ларин Ю. Частный капитал в СССР. М.; Л., 1927.
22. Лебина Н.Б., Чистиков А.Н. Обыватель и реформы. Картины повседневной жизни горожан в годы нэпа и хрущевского десятилетия. СПб., 2003.
23. Ленинградская правда. 1926 г. 5 февраля.
24. Луначарская-Розенель Н.А. Память сердца. М., 1965.
25. Мигулин И. Пути развития частного капитала. М.; Л., 1927. С. 83
26. Морозов Л.Ф. К вопросу о периодизации истории борьбы с нэпманской буржуазией // Вопросы истории. 1964. № 12.
27. Морозов Л.Ф. Решающий этап борьбы с нэпманской буржуазией. М., 1960.
28. Новейшая история Отечества. XX век: Учеб. для студ. высш. учеб. заведений: В 2 т. / Под ред. А.Ф. Киселева, Э.М. Щагина. М., 1999. Т. 1.
29. Окунев Н.П. Дневник москвича, 1917–1924: В 2 кн. М., 1997. Кн. 1–2.
30. Орлов И.Б. Восстановление промышленности // Россия нэповская. М., 2002.
31. Орлов И.Б., Пахомов С.А. «Ряженые капиталисты» на нэповском празднике жизни. М., 2007.
32. Осокина Е.А. В тисках социалистической торговли // Россия нэповская. М., 2002.
33. Плаггенборг Ш. Революция и культура: Культурные ориентиры в период между Октябрьской революцией и эпохой сталинизма. СПб., 2000.
35. Рабинович М.Б. Воспоминания долгой жизни. СПб., 1996.
36. РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 13. Д. 757.
37. РГАЭ. Ф. 478. Оп. 3. Д. 3237.
38. Руга В., Кокорев А. Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта в период Первой мировой войны. М.; Владимир, 2011.
39. Смирнова Т.М. Образ «бывших» в советской литературе // История России XIX–XX веков. Новые источники понимания. М., 2001.
40. «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934). М., 2002. Т. 3. 1925 г. Ч. 2.
41. «Совершенно секретно»: Лубянка – Сталину о положении в стране (1922–1934). М., 2002. Т. 3. 1925 г. Ч. 1.
42. Советский рассказ 20–30-х годов / Сост. и коммент. И.Д. Успенской. М., 1990.
43. Стариков А.И. К социально-экономической характеристике частника // Вопросы торговли. 1929. № 15.
44. Уварова Е.Д. Эстрадный театр: Миниатюры, обозрения, мюзик-холлы (1917 – 1945). М., 1983. С. 77.
45. Финансы и социалистическое хозяйство. 1930. № 5. С. 35.
46. Хорькова Е.П. История предпринимательства и меценатства в России. М., 1998. С. 432.
47. Хрестоматия по новейшей истории России, 1917–2004: В 2 ч. Ч. 1: 1917–1945 / Под ред. А.Ф. Киселева. М., 2000.
48. Частный капитал в народном хозяйстве СССР. М.; Л., 1927
49. Чиркова Е.В. От золотого тельца до «Золотого теленка». Что мы знаем из литературы об экономике и из экономики о литературе. М., 2018.
50. Шейхетов С. В. Нэпманы// Маргиналы в социуме. Маргиналы как социум. Сибирь (1920–1930-е гг.). Новосибирск, 2004.
51. Шейхетов С. В. Нэпманы, как социальная группа: самосознание, самоорганизация, взаимодействие с властями // Электронный ресурс. Сибирская заимка. Точка доступа: zaimka.ru/soviet/nepmen 97
52. Электронные ресурсы https://www.veneva.ru/lib/2017-evdokimov.html; https://www.veneva.ru/preob1.html
53. Ball A.M. Private Trade and Traders during NEP // Russia in the Era of Nep: Explorations in Soviet Society and Culture. Indiana, 1992.
Журнал ” Свободная мысль