Рост ДАИШ (также известной как «Исламское государство Ирака и Сирии»), исламистской террористической группировки, присягнувшей на верность “Аль-Каиде” в 2004 году и провозгласившей себя всемирным халифатом в июне 2014 года, пообещав создать так называемое Исламское государство, управляемое законами шариата в Ираке и за его пределами, в сочетании с ростом числа других экстремистских групп, таких как “Боко Харам” в Нигерии и “Аш-Шабаб” в Сомали, выдвинул на первый план сложные вопросы, касающиеся шариата. В современных дискурсах и шариат воспринимается, в частности, как догматичный и женоненавистнический, пропагандирующий радикальную и насильственную идеологию. Эти утверждения подкрепляются растущим числом мусульман-экстремистов, надевающих жилеты смертников, и мусульманскими странами, такими как Саудовская Аравия, которые отказывают женщинам в праве даже водить машину. На этом фоне, наряду с умеренными мусульманами, приветствующими ислам как религию мира, возникает вопрос: являются ли такие изображения шариата подлинным отражением исламских учений? Возможно, эти проявления Божественного закона мотивированы другими факторами, маскирующимися под религию.
Этимологические корни термина «шариат» показывают, насколько практика шариата далека от значения этого термина по букве и духу. Согласно арабско-английскому словарю Ганса Вера, термин “Шариат” происходит от арабского глагола “шараа” и связан с понятием «духовный закон» тем, что предписано в Священном Коране.. Однако, определяемый буквально, этот термин означает «путь, ведущий к воде». В этом смысле он символизирует источник духовной жизни и омоложения. Прослеживая историческое развитие шариата, Абдулла Ахмед Ан-Наим отмечает, что «…происхождение, природа и контекст развития шариата сами по себе были обусловлены историческим контекстом ранних исламских обществ Ближнего Востока». Как продолжает объяснять Ан-Наим, четыре суннитские школы правовой мысли (мазхабы): Ханафи, Малики, Шафи и Ханбали, возникли из практики, распространенной среди общин, живущих в первые несколько веков ислама., которые направляли бы вопросы к их предпочтительному ученому (тому, кто считался хорошо разбирающимся в толковании текста Священного Корана и Сунны [традиций Благословенного Пророка Мухаммеда]) для руководства. Следовательно, четыре суннитские школы были названы в честь каждого из их отцов-основателей и продолжают оказывать территориальное влияние по всему мусульманскому миру сегодня.
Таким образом, мутация концепции шариата в различных школах юриспруденции началась еще в третьем веке ислама и продолжается сегодня в постоянно расширяющемся сообществе исламских сект, добавляющих оскорбление к оскорблению. То, как шариат был разработан и реализован в большинстве конституций в мусульманском мире, в основном используется в качестве политической уловки, иллюстрирует, как его лексическое богатство было сведено к простому оксюморону. Общие положения шариата в конституционном праве мусульманских стран, делающие его либо «источником» Конституции, либо всего законодательства без учета того, чья версия шариата поддерживается, упускают из виду низовые корни, где могут существовать десятки различных толкований шариата, которые не соответствуют форме применения исламского права. Такие конституционные положения (в конституциях Ближнего Востока и Южной Азии) требуют применения единой, общепринятой версии шариата, в то время как на самом деле такого определения не существует. Эти вопросы исламского релятивизма ярко проявились при разработке конституции Ирака после Саддама Хусейна. Сообщалось, что “дебаты относительно формулировки положения шариата были одними из самых спорных во всем процессе написания конституции, не столько из-за разногласий по существу, сколько из-за различных толкований ислама среди разных людей. Более того, конституционное применение шариата также показало, как божественный закон подвергся процессу политизации и стал инструментом, с помощью которого партийные идеологические программы могут навязываться людям под видом религии. Это ярко проявилось в введении норм «худуд» ( четкое наказание за нарушение принципов, явно относящихся к категории «харам»- запретное) в Пакистан в семидесятых годах, которые фактически ввели исламский закон о прелюбодеянии в изнасилование.
В некоторых частях мусульманского мира введение законов шариата привело к опасным последствиям, когда религиозные меньшинства регулярно подвергаются маргинализации и преследованиям. Это было очевидно в деле Верховного суда Пакистана Захируддин против государства, которое касалось последствий Постановления XX (которое было обнародовано при военной диктатуре генерала Зия-уль-Хака и криминализировало определенную деятельность мусульманского меньшинства ахмади, считающихся еретиками мусульманским большинством. Судья Абдул Кадир Чаудри, который вынес решение большинством голосов, сослался на… закон о товарных знаках и авторских правах, утверждая, что, поскольку «определенные религиозные термины [были] характерны для ислама», они могут быть защищены «государством от использования другими религиозными общинами». Малайзия также продемонстрировала тенденцию к исламизации, несмотря на ее в остальном мультикультурный взгляд, Апелляционный суд Малайзии в 2013 году запретил католической газете The Herald использовать термин “Аллах” для обозначения Бога в своем информационном бюллетене, утверждая, что термин принадлежал исключительно мусульманской вере.
Состояние мусульманского мира, отстаивающего дело шариата, парадоксально на многих уровнях, когда шариат сводится к политическому инструменту легитимации несправедливых и авторитарных правительств без каких-либо уступок для решения проблемы относительности, которая сегодня ставит в тупик законы шариата, и со склонностью, проявляемой радикальными исламистскими священнослужителями, к монополизации единственной и насильственной интерпретации. Результатом является фактически теологическая анархия. Самое глубокое, что ситуация парадоксальна, потому что она противоречит сути и духу шариата, как предписано в Священном Коране. Сведение шариата к простой политической штуковине для освящения деспотических режимов и развитие пагубной идеологии исламскими фундаменталистами резко контрастирует с учением Корана о справедливости как краеугольном камне правительства.
Правосудие, как пишет Халед Абу Эль Фадль, профессор права в Школе права Калифорнийского университета, сыграло «центральную роль в кораническом дискурсе». Предписания Корана об отправлении правосудия предусматривают формирование беспристрастного и равноправного устройства социальных и политических институтов.
Примечательно, что Священный Коран одобряет ценности разнообразия и социального сотрудничества, которые жизненно важны для осуществления справедливости в обществе. Священный Коран фактически говорит о разнообразии и различиях как о милосердном даре человечеству, заявляя, как объясняет Фадль, что «реальность человеческого разнообразия является частью божественной мудрости и преднамеренной цели творения»: “Если бы твой Господь пожелал, Он мог бы сделать человечество единым народом…» (11:118). Наиболее важно то, что в Священном Коране говорится, что Бог объединил людей в различные племена и нации, чтобы они «могли знать друг друга». Юристы считают, что положение “могут знать друг друга” указывает на понятия социального сотрудничества и сплоченности для создания справедливого общества.
Применение шариата насильственными методами также парадоксально с точки зрения того, что шариат означает для жизней миллиардов мусульман. Значительная часть шариата посвящена сугубо личным вопросам, включая поклонение (ибада) и поведение в области морали и нравов (адаб) и убеждений (итикадат). Эти вопросы составляют вселенную сами по себе и являются частью по своей сути частной сферы индивидуальной жизни, которую никогда не должна обеспечивать никакая религиозная полиция ( и особенно государство). Такие вопросы затем посвящаются в сферу бытия между Богом и человеком, однако самозваные создатели фетв утверждают, что взяли на себя божественную ответственность за соблюдение таких норм. В такой власти было отказано даже самому Пророку Мухаммаду Бог провозгласил, что он был всего лишь «наставником у которого “не было полномочий принуждать” людей».] Это соответствует общему принципу послания Корана о том, что в вопросах веры «нет принуждения».
Действительно, именно стремление к справедливости в сочетании с приверженностью защите индивидуальных прав всех людей должно сопровождаться процессом разработки конституционных рамок в мусульманском мире. Парадоксально, но в теории юриспруденции целью шариата является защита благосостояния людей и возлагает на правительство обязательство удовлетворять жизненно нужды (дарурийят), потребности (гаджийят) и тягу к предмеам роскоши (камалийят или тахсинийят) всех его граждан в порядке убывания важности.
Правительства в мусульманских странах сегодня представляют противопоcnfdkz.n юридическим обязательствам, которые гарантирует применение шариата. Подлинная приверженность осуществлению шариата в свете справедливости, к которой он призывает, повлечет за собой политическое, социальное, экономическое и религиозное равенство между конфессиями. Частичное и полное применение мусульманского закона в отношении лиц, не являющихся его приверженцами, превращает правосудие и сам шариат в пародию. Для установления мира в странах с мусульманским большинством сегодня необходимо бороться с ростом все более пагубной идеологии среди мусульманских юристов как истинных хранителей религии. Сохранение святости шариата в наше время, несмотря на эту идеологию, представляет собой сегодня самую серьезную проблему .
Автор- Айша Махмуд Малик является редактором “islawmix” – проекта, созданного в Центре интернета и общества Беркмана при Гарвардском университете и направленного на то, чтобы исследовать применение исламского права в современных реалиях. Она также является заместителем редактора отдела права и прав человека в журнале “Обзор религий”. Ее работы появились в блоге Oxford Human Rights Hub, блоге Cambridge Review of International Affairs и онлайн-журнале Harvard Human Rights Journal. Она имеет степень магистра права (с отличием) Лондонского университета и степень магистра права Гарвардского университета.
Review of religions